— Как это было красиво.
Наконец появились ряженые: Вера в турецкой шали, в старинном чепце — турчанка, Бебе — рыбачкой — в сетке на волосах, с веслом в руке, Нуну — в длинной черной вуали — «ночь», Никита, все время поправлявший пенсне, — оделся кучером. Мишука был в накинутой на голову простыне…
— Ну, уж это я не знаю, что это за маска, — сказала, указывая на него, Ольга Леонтьевна.
Тетка Осоргина вынула из сумки лорнет, посмотрела и сказала:
— Маска — привидение…
Татарин заиграл полечку. Вера закружилась с Никитой, Нуну с Бебе, Мишука потаптывал ногами один, как гусь. В ветвях загорелся фонарик и упал.
Вдруг из кустов на деревенских девушек выскочил черт, в овчине, весь измазанный сажей. Подпрыгнул, именно как черт, схватил отчаянно завизжавшую красавицу Васёнку и стал вертеть ее, приплясывая…
Вера оставила Никиту и, часто обмахиваясь веером, пристально, с улыбкой, глядела на прыгавшего чертом Сергея, на Васёнку. Мишука придвинулся к Вере, загудел на ухо:
— По-моему, это слишком: ничего смешного и непристойно…
Вера, не слушая его, подошла к запыхавшейся, поправлявшей сбитую полушалку Васёнке, взяла ее за лицо, заглянула в глаза и поцеловала их, поцеловала в щеку:
— Какая ты красавица, Васёна.
Васёнка вырвалась, со смехом убежала, схоронилась за девушек.
Осоргина неодобрительно закачала головой. Барышни Осоргины зашушукали, как осиное гнездо. Ольга Леонтьевна поднялась и предложила гостям идти в дом — ужинать.
Вера вдруг сказала Мишуке:
— Идемте, дядя Миша.
Взяла его под руку, повела по влажной серебристо-сизой от лунного света поляне, дошла до скамейки и села:
— Душно под липами…
— Душно, да, — сказал Мишука.
Вера прислонилась головой к его плечу:
— Ах, дядя Миша…
— Что?
— Нет, я говорю только — ах… Мишука сдержанно засопел:
— Вера?
— Что, дядя Миша?
Он стал глядеть на ее тоненький, бледный в лунном свете профиль, придвинулся ближе, сопнул:
— Какое твое отношение ко мне?
— Люблю, дядя Миша…
Тогда Мишука молча, медведем схватил Веру, страшно вытянул губы и зарылся губами и усами ей в шею, под ухо…
— Поедем ко мне. Ну их всех к черту! Обвенчаемся. Слушай, едем.
Молча, глядя ему в лицо, Вера боролась, царапалась, ломая ногти, вырвалась, накинув шаль и чепец, побежала по траве до середины луга. Мишука побежал за ней. Она, сжав руками грудь, крикнула:
— Вы с ума сошли!
Из-за сиреневой куртины, из тени выступил Никита. Мишука остановился, круто повернул и пошел назад, в гущу сада. Вера подбежала к Никите:
— Пожалуйста, доведи меня до комнаты. Голова закружилась, не знаю отчего.
Никита взял Веру под руку и, пройдя несколько шагов, сказал шепотом, заикаясь:
— Я видел, Вера…
Ее рука сразу стала тяжелой. Вера обернулась, потом подняла к нему лицо. Он увидел, — в лунном свете, — по щекам ее текли слезы.
Сад опустел, только несколько девушек осталось в липовой аллее: сели тесно друг к дружке на траву, шушукались, сдержанно посмеивались. Три китайских фонарика горели еще между ветвей. Один вспыхнул и упал, задевая за ветви. Луна стояла высоко. Сергей, положив измазанную сажей голову на колени красавице Васёнке, рассказывал страшные истории. Девки толкали друг друга, охали со страху, хихикали…
— Вот, значит, сидит ночью дед Репьев в беседке, — вполголоса говорил Сергей, — рука Васёнки лежала у него на голове, то поглаживая волосы, то перебирая их, — ну, хорошо, — сидит он, сидит, вдруг видит — кто-то идет к нему по воде…
— Ох!
— Васён, это ты толкнула?..
— Кто это трогает?..
— Тише, девки!
— Идет она, идет к нему по воде, — деда взял страх. Прижался он в беседке, в углу, не шевелится… А ночь была лунная, как сейчас… Это — белое — идет, идет по воде. Остановилось у беседки. И дедушка видит, что это покойная бабушка к нему пришла…
— Ой, боюсь!..
— Да кто это меня трогает, в самом деле?
— Будет вам, девки…
— Ну, хорошо. Надо бы ему тогда не глядеть, зажмуриться. А он — взгляни. Бабушка засмеялась и указала ему пальцем на глаза. Дед встал со скамейки и пошел… Сошел с лесенки в воду. А бабушка смеется, манит его, летит по воде… Дед уже по пояс зашел — она манит. Деду вода уже по горло — идет… А впереди — омут. Дед — поплыл, хочет ее схватить. А бабушка наклонилась к нему и ушла с ним под воду, в бучило, где сомы с усищами…
Девушки полегли друг на дружку…
— Сергей! — крикнул вдруг в кустах чей-то голос. Девушки тихо застонали от страха. Сергей поднял голову.
— Что тебе, Никита?
— Пожалуйста, — мне тебя нужно.
— Я после приду.
— Понимаешь, случилась неприятная история.
— Опять история.
Сергей с неохотой поднялся, перепрыгнул через ноги девушек и пошел за Никитой к пруду.
— Ай да Налымов, — засмеявшись, сказал Сергей, узнав обо всем. — Ай да Мишука. Надо его проучить. Где он сейчас?
— Кажется, сидит в беседке. Он ходил к Верочкину окну и кричал ей, чтобы вышла — разговаривать. Он уверен, что она придет.
Никита слегка задыхался, поспевая за широко шагающим по мокрой траве Сергеем. Заблестели лунные отблески черного пруда. В беседке белела поддевка Налымова.
Мишука, сидя в беседке, думал, что стариков Репьевых ни капли не боится, но все же ему было скверновато на душе.
«Завелись около два кобеля, — думал он, — хвостом завертела… Царапаться… Я сам царапну… Приемыш, — моли бога, — жениться посулил… А Сережку с Никитой вот этим угощу…»