Николай Николаевич подвинулся к Титу и вдруг закричал:
— Вон из моего дома! Тит, гони ее в шею…
С прошлого еще года привыкла Мунька к характеру Смолькова, поэтому сейчас ни капли не испугалась, подняла зонт и ударила китайскую вазу, которая сейчас же разбилась…
— Не то еще будет, голубчик, — и Мунька проткнула зонтом картину… Затем разбила абажур, опрокинула ногою стол и остановилась, сверкая глазами. — Что? Видел?
Николай Николаевич во все время этих действий присмирел и сел на стул у двери. Тит подбирал осколки.
Характер у Муньки был решительный, такие сцены в прошлом году повторялись нередко, и Николай Николаевич, оберегая себя, обычно затихал, садился на стул в раскрывал зонт, уверяя, что идет дождик. На Муньку, как на первобытного человека, действовало это умиротворяюще, — она принималась хохотать, взявшись за живот. Но сегодня чувствовала, что Николай Николаевич не совсем в ее власти.
— Слушай, — сказала Мунька, — ты, мозгляк, с другой связался?
Николай Николаевич, не отвечая, топнул ногой.
— Что вы пристаете? — сказал Тит. — Мало вам набезобразничали!
— Я набезобразничала! Да я еще с ним разговариваю. — Она проворно вытащила булавки и швырнула шляпу на стол вместе с зонтом и жакетом. — Идиоты несчастные! Кончено! Остаюсь! — Она поправила волосы и села.
Николай Николаевич громко вздохнул…
— Тит, — сказала Мунька, — принеси сыру, фруктов и бутылку шампанского. Хлеба не забудь…
— Денег нет, — сказал Тит мрачно.
— Честное слово, один рубль остался, — Николай Николаевич радостно подскочил на стуле.
— В таком разе, колбасы купи и водки. Поедим и в кровать…
Тит не двигался. Мунька задышала сильно.
— Сходи, Тит, купи, — поспешно сказал Николай Николаевич.
Тит убежал. Мунька сообщила, что «тело тоскует, пойти корсет снять», и, шаркая башмаками, пошла в спальню. Николай Николаевич, облокотясь на колени и сложа руки ладонями вместе, сидел не шевелясь… Все на свете ополчилось против него. Господи, где же выход? Николай Николаевич одним глазом поглядывал на темную иконку в углу, не совсем уверенный, что бог поможет… «Жениться разве на самом деле? Сонечка Репьева, наверно, глупа, толста, влюбчива, — барышня из провинции. Очень, очень плохо».
Вернулся Тит с колбасой и водкой, вышла Мунька в розовом капоте, который все время запахивала, чтобы мальчишка задаром не глядел на ее прелести, и принялась за еду. Выпивала, крякала, ела колбасу, задрав ногу на колено.
Николай Николаевич глядел на Муньку, и к ненависти его примешивалось странное уважение перед силой девушки и здоровьем… «Жует вкусно и твердо, так что даже щекотно в скулах, и пища, наверно, отлично переваривается в желудке; ляжет в постель и тотчас заснет, жаркая, как печь, и будет видеть глупые сны, а наутро их расскажет… Но все-таки Мунька свинья», — подумал он.
В это время позвонили в прихожей… Тит побежал отворять и сейчас же вернулся; лицо у него было испуганное и отчаянно любопытное.
— Князь Тугушев! — сказал он вполголоса. Мунька весело подмигнула. Николай Николаевич кинулся к ней, шипя: «Уйди же, уйди», затем метнулся в прихожую. Мунька проворчала: «Вот еще, у князя глаза не лопнут на меня смотреть, не чужие, слава богу…»
В прихожей, снимая перчатки, стоял князь. Руки он Николаю Николаевичу не подал, а, глядя на вешалку, сказал по-русски: «Мило, очень мило…»
То же самое он пробормотал, войдя в столовую… Николай Николаевич пододвинул стул, князь сел и слегка раскрыл рот…
— Здравствуйте, — обиженно сказала Мунька. — Не узнаете, что ли?
— Ах, это вы, крошка, я узнал. Очень мило! — Князь вынул серебряный портсигар, осторожно, как драгоценность, взял худыми пальцами папироску, но, спохватившись, положил обратно… Затем пробормотал невнятное.
— Что? — крайне предупредительно спросил Смольков, но князь, не глядя на него, показал портсигаром на Муньку.
— Нельзя ли нам одним?
Николай Николаевич сделал испуганно-сердитые глаза. Мунька пожала плечами и ушла в спальню.
— Я принужден… — сказал князь, одутловатые щеки его подпрыгнули, он закрыл глаза. — Одним словом, я все видел и слышал сегодня, я принужден бить вас по лицу.
При этом он слегка поклонился. Николай Николаевич быстро поднялся, застегивая пуговицы, и стал глядеть на перстень на руке князя.
— Но это не все. Я принужден, но я этого не сделаю: я не хочу сплетен. Вы принуждены будете уехать и как можно скорее сделать что-нибудь, жениться, например, — этим вы спасете честь… честь… — Князь заикнулся и встал, все еще не открывая глаз. — Я вам да «пишу рекомендательное письмо…,
Смольков поклонился. Князь открыл глаза, и бледный рот его пополз криво вбок.
— С этими котиками вы тоже мне устройте, услуга за услугу…
Николай Николаевич сделал жест, изображающий нетерпение и бешенство.
— Имею честь. Тит, проводи князя…
Князь боком вышел из комнаты, держа в отставленной руке цилиндр и трость, Николай Николаевич оторвал пуговицу и сказал:
— Сговорились они, что ли, черт возьми! Женись! Превосходно! Назло всем женюсь!
Он присел к столу и, сжимая виски, думал о себе, о княгине Лизе, о князе…
— Ох, да, Мунька, — вспомнил он и пошел в спальню.
Мунька лежала в прозрачной рубашке на кровати и, зевая до слез, рассматривала картинки во французском романе. Николай Николаевич взял книгу и швырнул ее под кровать…
— Ты что? — спросила Мунька. — Князь ушел?
— Пошла вон отсюда! — заорал Николай Николаевич. — Я женюсь!